Но история Яны, похоже, закрыла тему.

Детали биографии Яны Прежевской — нищета, одиночество, тяжелые отношения с матерью, алкоголизм, побои мужа, анорексия, невозможность видеться с детьми — и статус самой богатой светской дамы, у которой не было бриллиантов меньше двадцати карат, счастливой супруги и матери троих детей — как будто взяты из бульварного романа. Но именно этот роман писался последние 15 лет, вот только девушки из первого призыва светских красавиц, к которому принадлежала и Яна, не успели дочитать его до конца. «Мы будем первым поколением счастливых старушек, как были первым поколением богатых девчонок», — обещала им Оксана Робски. Но, увы, до старости еще несколько опасных десятков лет. Никто не дает гарантий, что богатый муж не возьмет в дом новую молодку, а бывшую жену не выкинет, как кошку. Работать красавицей в высшем обществе — тяжелый каждодневный саперский труд.

Золушки пошли по страницам журналов с конца девяностых. Судьба Яны, как и ее подруг по светской хронике, как будто доказывала — невозможное возможно. Все эти светские львицы, дамы, студентки, подруги явились ниоткуда. Треснулись об пол лягушками где-то за кадром (начало карьеры красавицы — едва ли не больший секрет, чем вопрос о происхождении мужниных денег) и обернулись прекрасными лебедушками, поплыли по паркету. Они могли ничего не делать годами, просто ходить — туда-сюда. Ходить туда-сюда так, чтобы за вечер посетить несколько вечеринок, фотографироваться для журналов, пить шампанское, болтать с подружками, кокетничать, танцевать... А до того, соответственно, массаж, прическа, макияж, платье — это конечно, тоже работа, пусть и не очень почетная. Но они были желанными гостями везде, о них писали и, что самое интересное, о них почему-то читали. Хотя кроме того, что эти девушки отлично смотрелись в своих бриллиантах, лимузинах и мехах, говорить о них не было ни малейшего повода. Но, видимо, они были интересны как вещественное доказательство возможности счастья.

Россия хотела убедить себя, что такое счастье — быстрое, мгновенное, без тяжелой ежедневной работы, без самоотверженности, без таланта, знаний, целеустремленности, на легких чужих деньгах — возможно. «Она имела право на эти бриллианты, потому что она была этого достойна!» — сказала с жаром одна из подруг Прежевской в программе Малахова. Ну конечно же! Мы так истосковались, изголодались, измучились за 70 тоскливых лет без красоты и праздника, что каждая (и каждый) были достойны: мужчины — обладать прекрасной феей из кружев и духов, женщины — быть той феей. Ведь мы этого достойны! К тому же мы так хотим.

Важны были не столько деньги, сколько ощущение беззаботности, легкости. Упоение гламуром было всеобщим, а вознесение стремительным: из коммуналок — в особняки, из электричек — в бентли, с барахолок — на каннский пляж. Мужчинам кружило головы, чего уж тут хотеть от девушек, которые видели только полярную ночь Норильска.

Вначале, если быть точным, общество сделало шажок в другую сторону, к тоскливой протестантской логике успеха — работай, и будет тебе счастье. Рецепт для женщин был прописан в журнале Cosmopolitan, который первым в 1994 году вышел на российский рынок. Женщины зачитывали его до дыр, покупая в складчину. Журнал обещал жизнь в формате «сама-сама» — карьера, деньги, здоровье, образование, отношения на равных с мужчиной. Все будет хорошо, но, понятно, через десятки номеров, через несколько лет. Но в честные офисные щи в 1998-м накапали «Шанели» — появился сияющий и прекрасный Vogue. Он легитимизировал возникшую прослойку нимф, противопоставив ее духовно богатым девам (по известной классификации женщин, придуманной блогером Корпускулой). Духовно богатые девы остались при Cosmo, создав средний класс, нимфы вознеслись в чертоги Vogue, образовав женскую часть элиты России. Как «Коммерсантъ» придумал класс новых русских, создав сначала образ предпринимателя, а потом получив живых людей с этими характеристиками, так и Vogue сначала создал образ подруги русского миллиардера, а потом светские девушки научились носить его. Галатею из Яны Прежевской вылепил Vogue, а не муж.

Сейчас мы привыкли к нимфам, но тогда это казалось невероятным: красавица, вся из фарфора, стройная, юная, хрупкая, в сногсшибательных нарядах, мать двоих-троих ангелочков, в изысканном интерьере, обожаемая мужем, на фоне коллекции картин музейного уровня, в ушах, на руках, во лбу сияют уникальные бриллианты, увлечена историей искусств, кино и литературой, знает три языка. Исхитрись ты мне добыть то, чего не может быть — а оно вот, оно есть. Понятно, что сиять так, не имея в собственности металлургического концерна, — не реально. Но получить металлургический концерн, оставаясь нимфой, нереально тоже. Поэтому по умолчанию предполагалось, что миром правят мужчины благородных намерений, мачо, герои кинофильмов, ответственные предприниматели и благородные доны, сумевшие каким-то чудом избежать ужасов, связанных с бытованием бизнеса и власти в России. Миллиард заработал — и читает Аристотеля в оригинале. Ну ладно, пусть будет сказка. В конце концов, если есть дно, то должны быть и небеса. Хоть для кого-то. Девушки тоже были выведены из зоны критики, потому что это же лузерство — критиковать победительниц, которые олицетворяют социальную договоренность о том, что считать счастьем и успехом в России.

В Tatler — отрядном журнале красавиц, фиксирующем важнейшие моменты их жизни, — есть небольшое сообщение о смерти «светской дамы Яны Прежевской». Помещена ее фотография с вечеринки — тогда она была при деньгах и в свете софитов. А вот фотографии с похорон — грошовый гроб, групповое отпевание, несколько подруг в дорогих шубах, присутствие которых подчеркивает бедность церемонии — никуда бы не вписались. Правда жизни разрушительна для парфюмированных кущ. Пары хороших ужинов в «Ванили» хватило бы на проводы поприличнее, но российская модель «высшего общества», как и собственно общества, строилась на идее денег, а не на милосердии, взаимопомощи и любви. Прежевская стеснялась встречаться с подругами, потому что уже не в чем, не на что и не в том статусе. Возле домовины, поставленной на каталочку с колесиками, нет ни мужа, ни детей. Одна. Тогда как светский репортаж обычно показывает нам единение на основе благополучия, успеха и общего восторга перед тем, что жизнь удалась.

Ольга Родионова, тоже светская дама и подруга Прежевской, в передаче Малахова ужасается открывшейся картине: «Этот синтетический платок, этот дешевый гроб, это жалкое кладбище!» Ну, то есть то, что составляет жизнь (и смерть) обычного человека в России. Понятно, почему девушки хотят в светскую хронику, она — альтернатива этому ужасному. Можно много и трудно работать, но нет никаких шансов, что финалом не станет дешевый гроб и некрасивое кладбище для простолюдинов. Но, как выяснилось, нет гарантий что от этого ужаса — быть рядовым человеком в России — спасет муж-миллиардер. А ведь ради этого все и затевалось. Ради счастья парить над грубой реальностью России и делать вид, что веришь в ее рекламную версию.

Где стол был яств — там гроб стоит. История Прежевской показывает на пальцах, для самых непонятливых, что социальность, выстроенная на деньгах, закончилась.

Оппозиционные выступления, кризис, война на Украине, поляризовавшая общество, разрушила и консенсус в отношении богатых, который был частью знаменитого путинского консенсуса. Колонки о батлерах печатались себе из номера в номер, но не становились причиной скандала. Никого, кроме профессионалов глянца, не волновали фотографии жены и детей Владислава Суркова в дизайнерской одежде. Однако теперь тихий журнал для своих Tatler несколько раз в год становится поставщиком политических новостей. Он — страшное дело — возмущает.

Лицензия считать богатых и знаменитых национальной элитой России отозвана. С кризисом рассыпалась иллюзия экономической состоятельности России и ее финансовой независимости. Но тогда вопрос: а чем занимались все эти прекрасные мачо-бизнесмены, если источник благосостояния страны по-прежнему — нефть и газ, а источник личного благосостояния — работа в госкорпорациях, с господрядами, в банках и на бирже? Вот, собственно, где зарабатывают деньги те самые ресурсные мужчины, служащие, в свою очередь, источником двадцатикаратных бриллиантов. Как-то вдруг стало невозможно закрывать глаза на то, что айфонов они не изобрели.

Иллюзией оказалась и европеизация российской жизни. Журнальная картинка больше не прикрывает срам — в России не защищены права женщин, детей, семьи, не работают институты, призванные противодействовать домашнему насилию, нет программы реабилитации жертв насилия, нет социальных программ, позволяющих справиться с нищетой, нет медицинских лечебных и реабилитационных программ для алкоголиков, анорексиков и страдающих депрессией, не работает служба психологической помощи. Человек, попавший в беду, не имеет шансов встретиться со службами, которые удержат его в социальном поле, не допустят падения — он вылетает из игры навсегда, если не помогут друзья и родные. Ведь даже общественного мнения, которое встает на сторону жертвы, — и того нет. Есть потрясенные женщины, испуганные подруги, которым, конечно, страшно запачкать свои собольи шубы о чужую трагедию, но которые теперь, может быть, отнесут заявления в прокуратуру с требованием расследовать смерть Прежевской, бедной богатой девочки.